В 2020, в год 150-летия Ивана Бунина архивы напомнили о малозаметной, но долго вынашиваемой кремлёвской идее — вернуть в Советский Союз первого русского нобелевского лауреата.

Парадокс в том, что десятилетиями официальная пропаганда называла его «антисоветчиком», «ренегатом» и «отщепенцем», а после Нобелевской премии 1933 года имя писателя и вовсе оказалось под запретом. Однако уже тогда в Москве искали пути восстановить с ним связь.

Первой попыткой стало письмо Алексея Толстого Сталину от 17 июня 1941 года: «Дорогой Иосиф Виссарионович… мог бы я ответить Бунину на его открытку, подав ему надежду на то, что возможно его возвращение на Родину? Если это невозможно, то не могло бы Советское правительство оказать ему материальную помощь?».

Но через пять дней началась война, и переписку отложили на долгие годы.

После победы Москва вновь задумалась о возвращении Бунина или хотя бы его наследия.

Во времена «оттепели» началось символическое примирение с эмиграцией: на сцене звучал Рахманинов, в печати появлялись Стравинский и Шаляпин.

В ноябре 1953 года «Правда» сообщила о смерти Бунина, а издатели осторожно попробовали включить его имя в сборник памяти Чехова. Возражений от вдовы не последовало, и процесс посмертной «репатриации» начался.

В 1955 году в СССР вышел крупный сборник бунинских рассказов.

Чуть позже посольство сообщило в Москву: вдова писателя Вера Николаевна живёт в тяжёлых условиях, но лояльно относится к СССР и готова передать литературное наследие мужа при условии пожизненной пенсии. В записках дипломатов подчёркивалось политическое значение такого шага: архив можно было использовать в работе с эмиграцией и французской интеллигенцией.

Посол сообщал, что Бунина уже передала часть собрания сочинений с авторской правкой. Молотов, курировавший проект, поддерживал идею выплатить ей гонорар за издание, но в аппарате были и противники, считавшие писателя принципиальным антисоветчиком.

В итоге вдове назначили пенсию — 800 инвалютных рублей, а СССР получил 11 томов бунинских сочинений, что позволило начать издание его собрания в стране.

Однако политическая конъюнктура вскоре изменилась. Скандал вокруг «Доктора Живаго», ужесточение идеологического контроля и страх перед параллелями между Пастернаком и Буниным остановили проект.

Москва требовала полного архива, но вдова уже умерла, а наследником стал Леонид Зуров, который вел переговоры и с советскими представителями, и с западными университетами.

Отчёты посольства отмечали, что Зуров живёт бедно, но требует значительных средств за архив и обсуждает его продажу в Великобританию или США. В Москве всё больше сомневались в целесообразности сделки.

К середине 1960-х годов политические риски перевесили научную ценность наследия, и СССР фактически отказался от покупки.

Так уникальный архив — дневники, рукописи, письма, материалы о Нобелевской премии — ушёл в Британский университет Лидса, где хранится до сих пор. А в 1970 году, в год столетия Бунина, в СССР не было ни торжеств, ни переизданий: юбилей затмила подготовка к ленинскому празднованию.

В ту же осень Нобелевскую премию получил Александр Солженицын — и символическая связь между двумя изгнанниками русской литературы стала особенно заметной.

Иван Бунин остаётся единственным человеком без гражданства, удостоенным Нобелевской премии за всю её историю.