Приказ № 270, принятый в разгар лета 1941 года, стал одним из ключевых документов Великой Отечественной войны, определившим на долгие десятилетия отношение советской власти к собственным военнопленным. В логике документа человек, попавший в плен, оказывался не жертвой войны, а потенциальным предателем; его судьба влияла и на судьбу семьи.
Именно через призму этого приказа
выстраивалась политика репатриации, фильтрации и дальнейшей жизни миллионов советских граждан, оказавшихся в немецком плену.
Исторический контекст Еще до нападения на СССР нацистское руководство Германии подготовило специальный режим обращения с советскими военнопленными.
В документах подчеркивалась недопустимость гуманности, допускалось использование пленных на опасных и тяжелых работах, что противоречило Гаагской и Женевской конвенциям.
При этом нацисты ссылались на то, что СССР не признал Гаагскую конвенцию 1907 года о законах и обычаях сухопутной войны и не подписал Женевскую конвенцию 1929 года о военнопленных. Это позволяло фактически лишить советских пленных защиты и контроля со стороны Международного Красного Креста.
Масштабы катастрофы были огромными. По данным немецкой стороны, уже через три недели после начала войны в плен попали около 360 тысяч советских военнослужащих, к концу 1941 года — свыше 3,3 миллиона.
Всего через немецкие лагеря за годы войны прошли до 5,7 миллионов советских военнопленных; сотни тысяч погибли от голода, болезней и расстрелов.
В то же время нацистское командование, испытывая дефицит рабочей силы, широко использовало пленных в экономике и прифронтовой зоне.
Однако и на родной стороне к пленным относились как к «проблемной группе». Уже после войны, в меморандуме начальника «Смерша» Виктора Абакумова Сталину бывшие военнопленные перечислялись в одном ряду со шпионами, диверсантами, террористами и участниками антисоветских организаций. Такая связка не была оговоркой — она отражала устойчивый государственный взгляд на тех, кто пережил плен.
Личный фактор и информационная война
Непосредственным эмоциональным фоном будущего приказа стала череда резонансных сообщений о пленении высокопоставленных советских военнослужащих — от сына Сталина до армейских командиров.
19 июля 1941 года ТАСС пересылает в Москву однострочное сообщение агентства Havas-OFI
: «Сын Сталина, лейтенант пехотных войск, взят немцами в плен». Уже 22 июля берлинское радио распространяет подробности: Яков Джугашвили якобы «осознал бессмысленность сопротивления» и перешел на сторону немцев. Вслед за этим появляются листовки с его фотографией и «пропуском» для перехода к вермахту, публикации в нацистской прессе, репродукции снимка в зарубежных газетах. Вождь получает эти материалы, внимательно читает, делает пометки.
Почти одновременно поступают сведения о пленении командующего 12-й армией генерала Павла Понеделина и командира 13-го стрелкового корпуса генерала Николая Кириллова в районе Умани.
Немецкое информационное бюро публикует их «заявления» о тяжелых потерях Красной армии и падении морального духа войск. ТАСС пересылает в Кремль перевод этого сообщения.
На полях экземпляра, сохранившегося в архиве, рукой Сталина стоит одно слово:
«Директива». Так газетная заметка о пленных генералах превращается в отправную точку будущего приказа.
Подготовка и содержание приказа
После резолюции Сталина текст проекта был поручен наркому госконтроля и главному политработнику армии Льву Мехлису. Уже на следующий день он представляет проект приказа наркома обороны. Сталину он не нравится: вождь вычеркивает преамбулу и резко ужесточает ключевые положения.
Первоначальный вариант формулировал норму предельно грубо: любого военнослужащего, «при попытке перейти на сторону врага», предлагалось расстреливать на месте. Возникали очевидные вопросы: кто именно и в какой момент должен определить «попытку», кто обязан стрелять, кто несет ответственность за ошибку. В результате акцент был смещен на командный и политический состав.
В конечном виде приказ требовал:
считать командиров и политработников, которые во время боя срывают знаки различия, бросают части, уходят в тыл или сдаются в плен, «злостными дезертирами» и изменниками Родины;
арестовывать их семьи как семьи лиц, нарушивших присягу и предавших Родину;
обязать вышестоящих командиров и комиссаров расстреливать на месте таких дезертиров из начальствующего состава;
части, оказавшиеся в окружении, обязать прорываться к своим; те, которые сдавались, предписывалось уничтожать «всеми средствами, как наземными, так и воздушными»;
семьи красноармейцев, сдавшихся в плен, лишать государственного пособия и помощи.
В проекте фигурировали и персональные формулировки (например, предложение снять члена Военного совета 28-й армии Колесникова и предать суду), но в окончательном тексте они были заменены обезличенными нормами: командиров батальонов и полков, которые во время боя скрываются и не руководят частями, следовало понижать в должности, переводить в рядовые, а «при необходимости» — расстреливать на месте.
По замыслу Сталина приказ должен был выглядеть не инициативой одного наркома, а решением высшего военного руководства.
Поэтому он был оформлен не как приказ НКО, а как приказ Ставки Верховного главного командования, подписанный коллективно: Сталиным, Молотовым, маршалами Буденным, Ворошиловым, Тимошенко, Шапошниковым и генералом армии Жуковым. Документ принимался «без публикации» и изначально имел закрытый характер.
Показательно, что к Сталину как к «члену семьи изменника Родины» (ЧСИР) — в связи с пленением его сына — нормы приказа не применили: закон обратной силы не получил.
Реализация в годы войны Приказ № 270 задал жесткую рамку: военнопленный переставал быть «пострадавшим» и становился подозреваемым по умолчанию. Эту логику быстро подхватили карательные структуры.
Уже 25 декабря 1941 года нарком внутренних дел Лаврентий Берия докладывает Сталину о необходимости создать специальные лагеря для военнослужащих, «находившихся в плену или в окружении противника», с организацией при них особых отделов.
Формально речь шла о проверке и выявлении изменников Родины, шпионов и дезертиров, фактически — о сети проверочно-фильтрационных лагерей строгого режима, которые мало отличались от тюремных.
В годы войны и после нее через такие лагеря прошло около 1,8 миллиона бывших узников немецких лагерей. Часть из них после проверки вновь призывали в армию, многие попадали в специальные рабочие батальоны.
Для третьих путь шел дальше — на стройки и рудники ГУЛАГа, в спецпоселения, на принудительный труд. Логика приказа № 270 работала: человек, выживший в немецком плену, должен был еще доказать свою «чистоту» перед собственным государством.
После победы эту систему координировало Управление Уполномоченного СНК СССР по делам репатриации во главе с генерал-полковником Филиппом Голиковым. Управление имело представительства почти по всей освобожденной Европе, союзники передавали ему военнопленных и перемещенных лиц. Для многих освобожденных радостные телеграммы Сталину с просьбой «ускорить возвращение на родину» сменялись лагерными бараками фильтрационных пунктов, рабочими батальонами и статусом «ненужных людей».
Послевоенные последствия для бывших пленных Даже тем, кто после фильтрации оставался «на свободе», приказ № 270 долго определял социальный статус.
В письмах, поступавших в ЦК и Министерство обороны в середине 1940-х — начале 1950-х годов, бывшие военнопленные описывали один и тот же сценарий: потеря офицерских званий, исключение из партии, увольнение из армии, запрет на квалифицированную работу, отказ в жилье.
Капитан штаба танкового полка, прошедший немецкий лагерь и вернувшийся в Москву, десять лет работал обычным рабочим, по шесть раз подряд получая временную прописку сроком на три месяца и отказ в восстановлении в партии.
Другой фронтовик, командир противотанковой роты, писал, что десять лет стоит на доске почета, но квартиру «надо еще заслужить, ведь вы — военнопленный», перейти в другую организацию нельзя — «не примут».
Солдаты, раненные, контуженные и попавшие в плен, жаловались, что после возвращения их исключают из партии, увольняют из армии, не допускают к учебе, не берут на тракторные и комбайнерские курсы. «Везде дорога оказалась закрытой», — писал один из них. Для многих клеймо «военнопленный» оказывалось куда тяжелее пережитого в немецких лагерях.
Особенно суровой была судьба тех, кого по 58-й статье обвиняли в измене, шпионаже и «работе на врага».
Проверки середины 1950-х годов показывали, что зачастую таких людей осуждали без реальных доказательств, на основании провокаций и предположений.
Командиры, дважды прошедшие фронт, партизаны, внедрявшиеся в окружение врага, агенты, добровольно явившиеся в контрразведку с информацией о немецких заданиях, — многие из них провели годы в ГУЛАГе, а после освобождения получали лишь прекращение дела за «отсутствием состава преступления», но не полную реабилитацию.
Пересмотр политики в 1950–1990-е годы
После смерти Сталина ситуация менялась медленно. Лишь в 1956 году, на фоне XX съезда КПСС, руководству пришлось вплотную заняться «последствиями» политики в отношении бывших военнопленных.
19 апреля 1956 года Президиум ЦК создал комиссию под председательством министра обороны Георгия Жукова по пересмотру дел военнопленных.
Комиссия изучала сталинское «законодательство», практику военных трибуналов и органов госбезопасности, сравнивала ее с дореволюционным опытом и практикой союзников. Но главное — разбирала конкретные судьбы. Из заключений помощников министра следовало, что репатриированные постоянно сталкиваются «с ограничениями в трудоустройстве и выборе профессии, к ним проявляется недоверие».
Результатом работы комиссии стало закрытое постановление ЦК и Совета министров СССР от 29 июня 1956 года «Об устранении последствий грубых нарушений законности в отношении бывших военнопленных и членов их семей» и последовавший указ об амнистии части осужденных.
Однако амнистия была ограниченной, а десятки тысяч людей так и не были реабилитированы по существу.
По оценке историков, занятых изучением массовых репрессий, к середине 1990-х годов была реабилитирована лишь небольшая доля осужденных по «военным» эпизодам 58-й статьи — считанные проценты.
Только в 1995 году, накануне 50-летия Победы, указом президента Бориса Ельцина было официально объявлено о восстановлении законных прав бывших советских военнопленных и гражданских лиц, репатриированных в годы войны и в послевоенный период.